загрузка...

Биосемиотика

  • 16.06.2010 / Просмотров: 10601
    //Тэги: Гордон   животные   семиотика  

    Знаки, значения, смыслы, интерпретации... Существует ли язык животных, растений, бактерий? И что такое собственно язык? О биосемиотике - науке, складывающейся в последние 30-40 лет на пересечении биологии и семиотики - филолог Сергей Чебанов и биолог Александр Седов.







загрузка...

Для хранения и проигрывания видео используется сторонний видеохостинг, в основном rutube.ru. Поэтому администрация сайта не может контролировать скорость его работы и рекламу в видео. Если у вас тормозит онлайн-видео, нажмите паузу, дождитесь, пока серая полоска загрузки содержимого уедет на некоторое расстояние вправо, после чего нажмите "старт". У вас начнётся проигрывание уже скачанного куска видео. Подробнее

Если вам пишется, что видео заблокировано, кликните по ролику - вы попадёте на сайт видеохостинга, где сможете посмотреть этот же ролик. Если вам пишется что ролик удалён, напишите нам в комментариях об этом.


Расшифровка передачи


Александр Гордон. Что за зверь такой – «биосе-
миотика»? Мы говорили с семиотиками, и достаточ-
но хорошо за то время, что идет программа, изучили
их чаяния и веяния, но с таким странным сочетанием
двух составляющих, мне первый раз приходится стал-
киваться. Поэтому я весь в нетерпении, горю, расска-
жите мне, что это такое?
Сергей Чебанов. Биосемиотика – дисциплина, воз-
никшая на пересечении биологии и семиотики, поэто-
му отношения между ними чрезвычайно интересные.
В одном отношении можно говорить, что семиотика
является частью биосемиотики, потому что оказыва-
ется, что все живое семиотично, но не все семиотич-
ное (точнее, социосемиотичное) – биологично. В дру-
гом – семиотика возникла как социосемиотика, а ее об-
щие концепции оказались сформулированы безотно-
сительно к тому, какова природа того, что обладает се-
миозисом. Когда на этом фоне возникла биосемиоти-
ка, она оказалась одним из направленией семиотики.
Таким образом, биосемиотика – это область пересече-
ния биологии и семиотики, хотя и существует два со-
вершенно разных взгляда на нее – взгляд семиотиков,
и взгляд биологов.
Так или иначе, речь идет о том, что у живых организ-
мов существуют семиотические средства, знаки. Са-
мый простой и известный пример этого – это уже не
одно столетие насчитывающий разговор о том, суще-
ствует ли язык животных. Точно поставить этот вопрос
и попытаться дать такой же строгий ответ на него –
в этом главные задачи биосемиотики. При ответе на
эти вопросы оказалось, что те или иные языки, свой-
ственные не только высшим животным, но и другие жи-
вые существа «разговаривают» друг с другом на том
или ином языке. Так, разговаривают между собой клет-
ки и органы, яйцеклетки и сперматозоиды, прежде чем
встретиться, разговаривают тоже на некотором языке.
Для того чтобы точно об этом говорить, и нужна биосе-
миотика.
Александр Седов. Думаю, многое о биосемиоти-
ке позволит понять контекст истории её формирова-
ния. Семиотика в целом – наука о знаках, об их ин-
терпретациях в знаковых системах различной приро-
ды и о знаковых коммуникациях – возникала в соответ-
ствии с пословицей «Своя рубашка – ближе к телу»: из
всех знаковых систем людям наиболее близки и понят-
ны собственные языки, и потому исторической осно-
вой семиотики была лингвосемиотика. Позже стало по-
нятно, что многие продукты культуры можно тоже рас-
сматривать как языки, хотя и построенные не из слов:
ведь многие принципы их формирования, организации
и функционирования – те же, что и у языков словесных.
Язык архитектуры, язык танцев, язык жестов, язык жи-
вописи и прочих форм искусства нередко упоминают
в своей профессиональной речи культурологи, искус-
ствоведы и другие специалисты по этим сферам твор-
чества. Слово «язык» здесь изначально было метафо-
рическим, но вскоре вошло в состав вполне конструк-
тивных рабочих терминов. Так возник довольно боль-
шой пласт семиотики невербальных объектов культу-
ры. Насколько я мог судить по многим работам, до-
ложенным и опубликованным на 7-м Международном
Конгрессе по Семиотике, происходившем в 1999 г. в
Дрездене, где делали доклады и мы с Серёжей Чеба-
новым, анализом невербальных объектов культуры бо-
лее всего занимаются семиотики из стран, говорящих
на романских языках.
Ещё одна основа семиотики – это точные науки,
зародившиеся во второй половине минувшего века.
Здесь с конца 1940-х гг. велико было влияние теории
информации и кибернетики – начиная с основополага-
ющих работ Н. Винера, К. Шеннона, У. Росс Эшби. В
этих дисциплинах изначально разрабатывались коли-
чественные – концептуальные и инженерные – мето-
ды анализа и построения систем коммуникаций, кото-
рые увязывали в единую универсальную картину идей
и методов сложные системы – организмы, механиз-
мы и продукты культуры. Здесь предметными поля-
ми деятельности стали структурная и сравнительная
лингвистика, только-только зарождавшиеся ‘computer
sсiences’, а в сфере биологии – физиология (в основ-
ном нейрофизиология) и молекулярная генетика.
Однако всё это было ещё не семиотикой, а клас-
сической теорией информации и кибернетикой: пред-
метами их анализа были ещё не знаки (signs) – ко-
торые, согласно концепциям семиотики, разными си-
стемами могут интерпретироваться по-разному, а сиг-
налы (signals) – каждое конкретное сочетание кото-
рых рассматривалось как однозначное информацион-
ное сообщение. В общем, это было более детерми-
нистское и более физикалистское понимание инфор-
мационно-знаковых систем и процессов, чем мы ви-
дим в современной семиотике.
И лишь буквально за последние десятилетия биоло-
гия тоже «дозрела» до понимания того, что фундамен-
тальная особенность всех живых систем – это именно
знаковые процессы, и этим они принципиально сход-
ны с языками, произведениями культуры, технически-
ми устройствами… Собственно, биосемиотика зароди-
лась ещё в 1910–1940-е годы – в работах Якоба фон
Икскюля, а затем Чарльза Ротшильда, в 1963 г. пред-
ложившего сам термин «биосемиотика» и сформули-
ровавшего несколько основных положений этой науки.
Однако реально – как область интенсивной работы
сообщества исследователей-специалистов – она раз-
вивается лишь с конца 1980-х гг. Развитие это стимули-
ровалось несколькими фундаментальными достиже-
ниями биологии. Генетики научились читать молеку-
лярные тексты в ДНК и РНК лишь в 1976–77 гг. В эти
же годы начали открывать и исследовать тот молеку-
лярный язык, на котором общаются клетки, в основ-
ном нервные (нейроны). Сейчас известно, что элемен-
ты этого языка, его знаки и «слова» – это около ты-
сячи белков-нейропептидов и свыше 40 низкомолеку-
лярных соединений. Это – действительно сложнейший
язык, как сказал Сережа. И оказалось, что вообще всё
то, что мы наблюдали в культуре «невооруженным гла-
зом», есть в живых системах: в них есть языки, есть
тексты. И сейчас в геномных программах нам откры-
вается просто огромный своеобразный тезаурус: там
есть рифмы, ритмы, смысловые повторы, хитрые и во
многом еще непонятные сочетания нескольких синтак-
сических систем – в генах и в разных других функци-
ональных участках ДНК. С работой генов тесно свя-
заны тысячи реакций обмена веществ в любой клет-
ке и любом организме, разнообразные межклеточные
взаимодействия, развитие и жизнедеятельность лю-
бых организмов, многие аспекты процессов эволюции
и, опосредованно, динамика экологических систем. Та-
ким образом, основа всего живого – это построенные
из молекул тексты в строгом смысле этого слова, т.е.
не разветвленные линейные цепочки дискретных сим-
волов, взятых из того или иного небольшого фиксиро-
ванного алфавита. Два молекулярных алфавита – ну-
клеотидный в ДНК и РНК и аминокислотный в белках –
служат для построения, интерпретаций и размножения
огромных текстов, с длинами от тысяч «букв» (усред-
нённые количества нуклеотидов в гене или аминоки-
слот в белке) до миллиардов (около 3.2 млрд. нуклео-
тидов – длина генома человека). И есть ещё жизненно
важные малые биологические молекулы, которые как
бы еще не являются буквами, а выполняют функции,
сходные с иероглифами. Это – не белковые гормоны,
феромоны, телергоны, антибиотики, фитонциды, яды.
Будучи более просто построенными знаками, чем ге-
нетические и белковые системы, они составляют не-
что вроде более простых языков, управляя цепочка-
ми событий, с помощью которых общаются клетки вну-
три того или иного организма или организмы (одного
или же очень разных видов), и взаимодействуя с гена-
ми и белками. В живом есть множество пространствен-
ных форм, изменяющихся во времени, и эти измене-
ния тоже связаны с интерпретациями молекулярных
текстов живыми системами. Формы эти – разные струк-
туры в ДНК и РНК, функциональные структуры тысяч
белков, сложнейшие их ансамбли в мембранах клеток,
сотни видов дифференцированных клеток разных тка-
ней, многоообразие обликов органов, организмов, эко-
систем… В общем, в живом есть тексты и есть формы,
которые этими текстами кодируются – вероятно, в чём-
то подобно тому, как в компьютерных программах запи-
саны визуальные образы. А есть ещё средства биоком-
муникации более нам очевидные, более близкие на-
шим человеческим, – знаки, посредством которых об-
щаются животные: звуковые, зрительные, обонятель-
ные, осязательные и, возможно, ещё какие-либо, пока
не открытые. В общем, как минимум все то многообра-
зие форм представлений данных, которое мы имеем в
культуре, в том числе и в компьютерных виртуальных
мирах, оказывается, есть в живом – но там оно суще-
ствует не 100 тысяч лет, как наш вид, и не 8 тысяч лет,
как письменная культура, а около 4,5 миллиардов лет.
(Так сейчас оценивают возраст живого на Земле.) И это
– удивительная параллель. Возникает вопрос: как та-
кое могло возникнуть?
Литеральные – подобные текстам, состоящим из
букв – объекты есть только в макромолекулах, причем
только в кодирующих биополимерах живых систем, а
также в культуре, в языках в виде письменных текстов.
Больше нигде в нашем мире, насколько я понимаю,
такого нет. Что это? Линейные тексты – это вообще
единственно допустимый принцип записывать, тира-
жировать и совершенствовать программы развития и
работы наиболее сложных систем, и только так мож-
но строить их индивидуальную и эволюционную па-
мять? Или же все тексты, созданные людьми, от древ-
них форм письменности до современных компьютер-
ных программ, являются производными исходных тек-
стов – биологических информационных макромолекул
– производимыми от них ещё абсолютно не понятны-
ми нам путями? Вопрос открытый. Но, так или иначе,
мы имеем дело с развитыми знаковыми системами,
интерпретации и порождение которых – «привилегии»
самых сложных феноменов нашего мира: жизни и ра-
зума.
Александр Гордон. Простите, что перебиваю, я думаю, что из астро-
физиков никто бы с вами не согласился, еще и памятуя
знаменитое – «и звезда с звездою говорит». И навер-
няка можно будет говорить со временем и о развитии
астросемиотики. Потому что наверняка есть какая-то
система, которая может быть осознана как кодовая си-
стема, символическая система, семиотическая систе-
ма в строении Вселенной и Галактики.
Александр Седов. Не исключено. Но тут я не компетентен. Можно
ли считать звезды и галактики квази-разумными объ-
ектами? – Ничего не могу сказать…
Сергей Чебанов. С точки зрения семиотики здесь оказывается
важен другой, чрезвычайно хитрый вопрос, который
является вообще камнем преткновения для всей семи-
отики, а не только биосемиотики.
В семиотике существует две концепции знака. Од-
на концепция называется унилатерализмом – одно-
сторонностью знака. В ней для существования знака
признается необходимым наличие только синтаксиса и
прагматики. Кроме того, получается, что в унилатера-
листических концепциях нет четкого противопоставле-
ния знака и не-знака. А вот для двусторонних, била-
тералистических концепций знака, скажем, таких, как
концепция Соссюра, важно то, что существует план вы-
ражения и план содержания, и они находятся во взаи-
мотрансцендентных отношениях, т.е. один план непе-
реводим в другой – план выражения в план содержа-
ния и наоборот.
Так вот, если исходить из того, что астрофизика, это
физика, тогда существует только один план, т.е. нет
двух планов, необходимых для наличия семиозиса. И
в этом смысле в астрофизике не может быть семио-
тики, по крайней мере, билатералистической семиоти-
ки. Конечно, в смысле пирсовской унилатералистиче-
ской семиотики, возможность говорить потенциально и
о астросемиотике.
С другой стороны, если мы вспомним какие-нибудь
представления, типа представлений Н.А. Козырева о
том, что Солнце – живое существо, тогда, конечно, мо-
жет появиться (но уже при совершенно другой интер-
претации звезд) и астросемиотика биолатералистиче-
ского типа.
В этом контексте, надо отметить, что некоторое
своеобразие того разговора, который у нас идет, свя-
зано как раз с тем, что большая часть биосемиоти-
ков, это представители унилатералистической биосе-
миотики, связанной с Пирсом. А я как раз представляю
очень маленькую ветвь биосемиотики, билатералисти-
ческую биосемиотику.
Александр Гордон. Я попал как раз в аргументацию. Понятно.
Сергей Чебанов. Как раз сейчас на экране пошли эмблемы семи-
наров и того, как пытаются эмблематически предста-
вить биосемиотики сферу своих занятий. Во всех этих
эмблемах видна эта идея соединения несоединимого
и самого разнородного. Эта идея по-разному предста-
влена, скажем в образе Уробороса (змеи, кусающей
себя за хвост) и Пегасо-Кентавра.
Александр Гордон. Вот Пегас.
Сергей Чебанов. Пегасо-Кентавр, тоже соединение разных на-
чал.
Александр Седов. Вот совсем смешная картинка.
Сергей Чебанов. Это эмблема петербургского семинара. И тар-
туская эмблема. Это тоже соединение мужского и жен-
ского, птицы и змеи.
Александр Седов. К тому же – и лося, и змеи…
Сергей Чебанов. Эта проблема многосторонности и соединенно-
сти в одном здесь и представлена, в эмблематике она
очень четко осознается как суть и в некотором смысле
квинтэссенция биосемиотики.
Александр Седов. Один мой коллега, вроде бы тоже выступавший
у Вас – Раутиан Саша – как-то в беседе сказал мне
(и я, подумав, согласился), что клетка устроена слож-
нее, чем солнечная система, и сложнее, чем Галакти-
ка. Парадоксально, но малые объекты – живые – по
сути дела сложнее, чем макрообъекты. Ведь поведе-
ние планет в небесной механике И. Кеплера – гораздо
проще, чем даже система регуляции какого-либо одно-
го гена. И в этом смысле мы, биосемиотики и биологи
вообще (а мы оба по образованию – биологи, а Сережа
ещё и филолог), – мы оказываемся в очень своеобраз-
ной ситуации. Дело в том, что, на мой взгляд, биология
принципиально отличается от всех других естествен-
ных наук – тем, что мы имеем дело с объектами, кото-
рые по сложности стоят гораздо ближе к нам самим,
чем к тем приборам, с помощью которых мы их на-
блюдаем. Например, мы наблюдаем клетку. Клетка –
это минимальная живая система; любые экстракты из
неё, бесклеточные системы транскрипции и трансля-
ции, – это лишь суррогатные, искусственно поддержи-
ваемые её фрагменты. Реально живёт клетка. А ми-
нимальный геном, необходимый для жизни клетки (как
показали наши американские коллеги, сравнив полно-
стью прочитанные геномы очень разных бактерий), те-
оретически – 250 разных конкретных генов, ареально
– 470 (таков минимальный известный геном – у пара-
зита Mycoplasma genitalium). Это – почти полмиллиона
нуклеотидов, сложнейшая программа.
Итак, сами мы являемся очень-очень сложными си-
стемами и, когда речь идет о феноменах жизни, наблю-
даем мы очень сложные системы – начиная с самых
простых прокариот. А наблюдаем мы их как бы через
некую приборно-методическую «щелочку», вроде за-
мочной скважины. Здесь мы, извиняюсь, – как бы вуай-
еристы. Ситуация – как в индийской притче про трёх
слепых и слона. Один видит и описывает хобот, другой
– хвост, третий – ногу.
Все описания – разные, каждый говорит, что познаёт
слона, и он-таки прав, но – познаёт лишь фрагментар-
но… Значит, нам надо так подбирать ракурсы и рас-
сматривать биологические ситуации, чтобы все-таки
реконструировать живой объект.
Так вот: реконструировать его как раз и позволя-
ют концепции семиотики. В них та или иная биоси-
стема реконструируется в целом, с её холистическими
феноменами; рассматривается, как система в целом
интерпретирует отдельные свои элементы, отдельные
сигналы, знаки – как внешние, так и внутренние. В
«классических» кибернетике и теории информации, на
тот или иной конкретный сигнал (signal) следует опре-
делённый конкретный ответ. А вот согласно предста-
влениям семиотики, один и тот же знак (sign) может
быть интерпретирован по-разному – в зависимости от
конфигурации системы, от её общих и локальных осо-
бенностей. Это, как выражаются философы, – холи-
стический взгляд. В этом смысле и для биологии, и
для изучения всех феноменов культуры (так называ-
емых артефактов – продуктов цивилизации), в прин-
ципе очень продуктивны межсистемные аналогии. Те-
перь их уже можно изучать и в компьютерах – в виде
обобщающих имитационных моделей.
Сергей Чебанов. Здесь дело, как мне кажется, ещё более инте-
ресно обстоит с точки зрения методологии. Важнейшая
оппозиция, под знаком которой прошел весь 20 век, это
оппозиция холистического и редукционистского подхо-
да. В некотором смысле биосемиотика, как и натура-
листическая биология в целом, – это одна из самых ра-
дикально холистических концепций, концепция ради-
кально не-редукционистская. В биосемиотике так или
иначе в центре внимания оказывается категория смы-
сла.
В методологическом отношении чрезвычайно инте-
ресно то, что, как мне кажется, контакт идет даже не
столько с какой-нибудь семиотикой художественной
литературы, а с семиотикой того, что называется, огра-
ниченными подъязыками.
Ограниченные подъязыки – это варианты общена-
циональных или интернациональных языков, которые
обслуживают какие-то специализированные области
деятельности – право, технику, науку и т.д. Хотя та-
кие подъязыки в чем-то (чаще всего в специальной
лексике) сложнее общеупотребительного языка, в це-
лом они заметно проще и беднее общелитературного
и разговорного языка. Поэтому они оказываются эта-
лонными – именно эталонными, а не модельными –
объектами, которые возможно исследовать со степе-
нью дробности и детальности, сопоставимой с их ор-
ганизацией. Изучение таких объектов дает опыт очень
интересной работы совершенно нередукционистского
типа, представляющей знания не как свёртку данных, а
как некоторую их упаковку, но не редуцирующего типа.
Тем не менее, изучение ограниченных подъязыков –
принципиально интерпретирующая дисциплина. В свя-
зи с этим нужно обратить внимание на то, что к семи-
отическим объектам – к языку, эмблемам, символам,
к биосемиотическим образованиям – существуют раз-
ные подходы.
Во-первых, существует очень старая традиция ин-
терпретации, насчитывающая в Европе, по крайней
мере, 2,5 тысяч лет, – герменевтика. Я, как раз, кро-
ме всего прочего, представляю то, что называется
биогерменевтикой, которая является одной из ветвей
биосемиотических занятий. Главным для герменевти-
ки является проблема интерпретации, ее традицион-
ные техники, которые сложились в связи с задачами
интерпретации Священного Писания примерно в 4–6
веках от рождества Христова. Оказывается, что как раз
эти техники интерпретации могут быть эффективно ис-
пользованы для объяснения того или иного типа поли-
вариантности, о которых говорил Саша в связи с био-
синтезами. Другие, например, собственно семиотиче-
ские, техники интерпретации для этого менее пригод-
ны. Таким образом, для того чтобы разбираться с семи-
озисом в живых организмах, приходится уходить сра-
зу в середину первого тысячелетия после Рождества
Христова.
Александр Гордон. Всё-таки за те годы, что существует это напра-
вление, вам удалось не доказать, но хотя бы интуитив-
но понять, что всё живое говорит на одном языке? Что
даже те попытки семиотического осмысления того, чем
мы владеем, – языка, которые были сделаны, как вы
сказали, на своей «рубашке» (которая ближе к телу),
на естественном языке, вполне соотносимы с синтезом
белка, скажем, или с обменом информации между дву-
мя клетками? То есть – код общий?
Сергей Чебанов. С одной стороны, первое, что чрезвычайно важ-
но, – и здесь можно показать портрет Гамова – это то,
что уже после того, как были открыты правила Чаргаф-
фа, после того, как Уотсоном и Криком была расши-
фрована двойная спираль, оставалось, в общем, непо-
нятно, зачем всё это хозяйство нужно. И только физик
Гамов предложил идею, что это и есть кодовая систе-
ма. При этом действительно код оказался, скажем так,
почти универсальным. Это «почти» нужно специально
расшифровывать, и это, может быть, сейчас не очень
важно. Это одна сторона дела.
А вторая сторона дела, оказывается, связана вот с
чем. Обратимся к схеме «Устройство знака». Ее сим-
метричность связана вот с чем. Оказывается, что при
всём разнообразии понимания того, что такое знак, тем
не менее, существует семиотика порождения текста
(на этой схеме это будет левая часть) и семиотика ре-
цепции, восприятия текста (правая часть схемы). Дис-
куссия о том, правая или левая часть схемы есть схе-
ма знака, и какой (в соответствии с этим) должна быть
семиотика, является, в общем-то, дискуссией тупоко-
нечников и остроконечников. В рамках же теории рече-
вых актов становится понятным, что надо рассматри-
вать и то, и другое. Но реального рассмотрения про-
цессов семиозиса с точки зрения прагмалингвистики,
по существу, не осуществлялось.
Мной развивается представление о таком принципи-
ально двойном рассмотрении природы знака как про-
цесса, где соответственно рассматривается и синтез
знака, и его интерпретация. И на этом уровне оказыва-
ется, что с помощью этой схемы описываются самые
разнообразные процессы, о которых мы будем гово-
рить сегодня, это процессы и чтения генетического ко-
да, и иммунного опознания, и синаптической передачи,
и, скажем, опознания спермиями яйцеклетки или зри-
тельных образов и естественного языка. И в этом смы-
сле, мне представляется, что эта схема оказывается в
чрезвычайно высокой степени универсальной.
Давайте мы сейчас посмотрим схему биосинтеза
белка и на ней это поясним. Здесь дана принципиаль-
ная схема биосинтеза белка. Итак, у нас имеется (по-
казана наверху) молекула ДНК, знаменитая двойная
спираль, на разных фрагментах которой как на матри-
це синтезируется два типа рибонуклеиновых кислот
(РНК). Длинная информационная РНК (и-РНК), кото-
рая насаживает на себя несколько рибосом, и малень-
кие, коротенькие (они нарисованы внизу) т-РНК, транс-
портные РНК. Эти т-РНК садятся на и-РНК, после чего
и-РНК с сидящими на ней т-РНК протаскиваются через
рибосомы, в результате чего получается белок. В об-
щем, это и есть то, что принято называть генетическим
кодом в его действии.
В чем же тут семиотичность? Для ответа на этот
вопрос давайте обратимся к предшествующей схеме,
схеме строения т-РНК. На ней видно, что в т-РНК есть
это нижний лепесток, на вершине которого располага-
ется так называемый антикодон, который знает, куда
садиться на и-РНК. Наверху показан акцептор, к кото-
рому присоединяется соответствующая аминокислота.
В рибосоме всё это находится вместе. За счет при-
соединения этих т-РНК в определенные места и-РНК,
сближаются и соответствующие аминокислоты и в ре-
зультате происходит синтез белка.
При этом чрезвычайно интересно то, что акцептор –
тот триплет, который определяет присоединение дан-
ной аминокислоты и который сидит в этой т-РНК, и ан-
тикодон данной т-РНК сочетаются в данной т-РНК са-
мой структурой этой т-РНК. Эта структура, а тем са-
мым и соответствие акцептора и антикодона, закоди-
рованы в структуру ДНК, на которой была синтезиро-
вана данная и-РНК и это соответствие никак не связа-
но со свойствами самих акцептора и антикодона. Тем
самым существует именно произвольная связь антико-
дона и соответствующей аминокислоты, что позволяет
говорить о существование действительно двух планов.
Планом выражения являются те или иные последова-
тельности нуклеотидов, а планом содержания – запус-
каемые ими метаболические процессы. Об этом сви-
детельствует и то, что если использовать искусствен-
ные т-РНК, можно поменять соответствие кодируемой
аминокислоты и соответствующего ей кодона. Несмо-
тря на неправильное соответствие акцептора и ада-
птера, белки – хотя и ненужные – синтезироваться бу-
дут. Таким образом, будет иметь место какая-то смы-
словая деформация. C такой точки зрения можно рас-
сматривать генезис рака.
Александр Гордон. Если выразить то, что вы сказали сейчас, про-
стым человеческим языком: они друг друга не поняли.
Произошел сбой в передаче информации.
Сергей Чебанов. Да, конечно. И в этом смысле, это классический,
то есть наиболее яркий, пример того, как план выра-
жения – структура и-РНК – и план содержания – мета-
болические процессы – взаимно трансцендентны, не
детерминируются друг другом, в частности, не детер-
минируются физическим субстратом, а детерминиру-
ются просто тем, какие именно триплеты присутствуют
в конкретной т-РНК.
Александр Гордон. То есть сигнал идет один и тот же, а восприни-
мается по-разному – я говорю с одним человеком, и он
меня понимает, я говорю то же самое другому челове-
ку, и он меня отказывается понимать. В результате так
происходит?
Сергей Чебанов. Да, но это уже будет на уровне аналогии.
Александр Гордон. Но я для себя пытаюсь усвоить, разложить по
полочкам.
Александр Седов. Что касается рака, то с позиций биосемиотики
я его коснусь чуть позже.
А сейчас – несколько слов о генах вообще. Гены как
таковые, в принципе, можно тоже рассматривать как
само– и взаимосогласованные интерпретируемые зна-
ки в системах. Это – вопрос дискутабельный: Джеспер
Хоффмейер, очень известный датский биосемиотик, в
переписке со мною это отрицал, процитировав фразу
генетика Левонтина: «Genes do nothing». Но мне ситу-
ация представляется обратной. Ведь есть удивитель-
ные факты, ярко демонстрирующие знаковую, семио-
тическую природу генов. До сих пор казалось очевид-
ным, что, поскольку в ядрах клеток всех организмов
ДНК-белковый код универсален, то каждый ген содер-
жит однозначную инфомацию о кодируемых им функ-
циях. Но вот прочитали разные геномы. В частности,
оказалось, что у человека и у дрожжей последователь-
ности нуклеотидов некоторых важных работающих ге-
нов почти идентичны. И вот что поразительно. У чело-
века мутации в одном из них вызывают семейную сер-
дечную миопатию, в другом – наследственную глухоту,
в третьем – кожный рак ксеродерму, в четвёртом – не-
полипозный рак кишечника, в пятом – специфические
поражения печени. А ведь дрожжи – это одноклеточ-
ные грибы; у них нет ни сердца, ни ушей, ни кожи, ни
кишок, ни печени! Одни и те же гены у них проявляются
совсем не так, как у нас. Иными словами, в разных ор-
ганизмах, дрожжах и человеке, одни и те же знаки – ге-
ны интерпретируются совершенно по-разному, в зави-
симости от организации самих интерпретирующих си-
стем – геномов, клеток, организмов.
Но гены можно рассматривать не только как интер-
претируемые знаки и/или их совокупности, но и как си-
стемы, сами способные интерпретировать другие зна-
ки, в частности и другие гены. Так, опероны, открытые
Жакобом, Вольманом и Моно ещё в начале 1960-х гг., –
это небольшие генные системы, сами структуры ко-
торых придают им свойства своеобразных логических
ячеек: они сами могут как бы давать тот или иной само-
согласованный, адекватный ответ, – запуская работу
своих генов, кодирующих специальные небольшие на-
боры ферментов – в ответ на наличие или отсутствие
их специфического субстрата (например, сахара лак-
тозы), или же на потребность в их специфическом про-
дукте (например, в аминокислоте триптофане). В об-
щем, каждый конкретный оперон – это самодостаточ-
ная система, некая логическая ячейка. А состоит он
всего-то из специфического участка ДНК, кодирующего
нужные ферменты, ферментов синтеза РНК, запуска-
ющих его работу, и ферментов, кодируемых им самим.
Если же говорить о генах вообще, то мы можем уви-
деть, как в целом в течение эволюции они как бы учат-
ся интерпретировать сигналы. Если из современных
организмов в порядке их сложности построить ряд, со-
ответствующий общим эволюционным представлени-
ям, и сравнить нуклеотидные последовательности в
ДНК, составляющие их разные гены и целые геномы,
то видно, как возрастают следующие показатели. (1).
Общие величины геномов.
Так, у кишечной палочки – около 3.6 млн. нуклеоти-
дов, в них – чуть более 3.2 тыс. генов, у нас – 3.2 млрд.
нуклеотидов и примерно 40 тыс. генов. Промежуточ-
ные по сложности организмы – дрожжи, круглые чер-
ви, дрозофилы – по этим показателям занимают со-
ответствующие промежуточные положения. (2) Разно-
образие ДНК-текстов. (3). Среднее количество нуклео-
тидов на ген, то есть избыточность текста и длины ре-
гуляторных участков, которые интерпретируют сигна-
лы, управляющие работой генов. Средняя длина гена у
всех организмов – примерно 1000 нуклеотидов. В то же
время, если поделить величину генома на количество
генов, у бактерий на ген приходится чуть более тыся-
чи нуклеотидов, а у человека – более 32 тысяч. Про-
чие названные геномы тоже занимают соответствую-
щие места на этой шкале. Иными словами, чем слож-
нее организм, тем у него больше среднее количество
знаков ДНК-текста, обусловливающих «ответ» – рабо-
ту – одного гена. (5). В связи с этим возрастает как бы
усреднённая рецептивность генов: чем сложнее орга-
низм, тем у его гена в среднем больше и длина его ре-
гуляторных зон, и их разнообразие, и количество фак-
торов, которые они могут связать, включая, выключая
или варьируя работу гена. Иными словами, возраста-
ет количество интерпретируемых сигналов и их взаи-
модействий. (6). Поэтому многие из этих «входов» всё
более можно рассматривать как знаки в семиотиче-
ском понимании: один и тот же «входной» регулятор-
ный фактор разные гены интерпретируют по-разному,
в зависимости и от других факторов – производя свои
специфические генные продукты и признаки клетки и
организма. (7). Всё это образует всё более сложные
сети процессов – всё более интерпретирующих зна-
ки и являющихся ими, а не просто являющихся сигна-
лами и их сочетаниями или однозначно отвечающими
на них. (8). Появляется всё больше разнообразных мо-
бильных генетических элементов; у бактерий их мало,
и они – одиночные, а у человека разнообразные участ-
ки, сходные с ними, составляют около 30% генома. (9)
Для самых «продвинутых» генов высших организмов –
многие из этих генов особенно сильно работают в клет-
ках мозга и некоторых других важных органов – харак-
терен так называемый альтернативный спласинг: с од-
ного и того же гена клетка и организм строят несколько
разных белков с разными функциями – по-разному на-
резая его мРНК-копии. Регуляторные системы разных
клеток, в разных контекстах, по-разному интерпрети-
руют, как знак, один и тот же ген, одну и ту же его мР-
НК. (10). На мРНК сложных организмов есть свои сиг-
налы – определяющие, сколько времени, сколько раз
эту мРНК можно «прокручивать» на рибосомах, син-
тезируя с неё белок, и вообще как её использовать.
Эти сигналы и знаки транспорта и работы самой мРНК
сейчас интенсивно изучают. В общем, чем сложнее ор-
ганизм, тем на единицу функции (а ген – это элемен-
тарная наследуемая единица биологической функции)
приходится гораздо больше информационных и знако-
вых входов – образно говоря, даже каждый ген больше
понимает и умеет.
На слова Левонтина, цитированные Хоффмайером
– «Genes do nothing» («Гены ничего не делают»), мож-
но возразить следующее. Точно так же и мы в отрыве
от всей взрастившей нас культуры (включая литерату-
ру), от всего того, что мы приняли с родителями, с кни-
гами, с образованием, с друзьями, коллегами, от жиз-
ненных ценностей и целей, мы тоже «ничего не дела-
ем» – «We do nothing». Значит, ген в контексте всё бо-
лее сложной клетки может всё больше, а в контексте
всё более сложного многоклеточного организма – тем
более. И в связи с этим – (11): Повышается тотальная
надежность генома, его помехоустойчивость как цело-
го. Так, в геноме кишечной палочки могут мутировать
безвредно для неё лишь 50% генов, а 50% – это потен-
циально летальные гены. У дрожжей – уже 80% устой-
чивых генов, у нематоды – 90%, а у нас – ещё больше.
А дальше – «превыше генов» – возрастают количество
и разнообразие: кодируемых генами белков, структур-
ных уровней в организме и элементов в рамках ка-
ждого из них, типов регуляции, адаптаций, взаимодей-
ствий с другими организмами, экологических ниш, эво-
люционных стратегий… И всё это базируется на всё
более интенсивных и многообразных интерпретациях
знаков.
А вот и мир нейропептидов – как раз картинка по-
явилась на эту тему. «Нейрон с нейроном говорит…».
Раньше думали, что это – просто сигналы; что, грубо
говоря, синапс – место контакта нейронов – работает
как диод, однонаправленная передача тока с некото-
рой задержкой. А сейчас мы знаем, что здесь, в этих
пузырьках, – сложнейший язык из молекул, там может
быть до тысячи нейропептидов (один из них, белок Р –
вещество боли), а также малые молекулы: связанные
с творчеством и изменёнными состояниями сознания
– норадреналин и дофамин, с эмоциями – серотонин,
с памятью – глицин и глутамат.
Сергей Чебанов. После синаптической мембраны, то есть после
прохождения синапса, нейромедиаторы воспринима-
ются примерно по такому же типу, как и идёт взаимо-
действие кодона и антикодона в генетических систе-
мах. То есть принцип организации процесса оказыва-
ется тот же – за счет того, что части молекул взаимо-
действуют по определенным правилам функциониро-
вания, а не в силу их физической сущности здесь тоже
имеем трансцендентность плана содержания – то есть
биологического назначения – и плана выражения как
физического субстрата.
По такому же типу организованы механизмы ещё
нескольких процессов. На предыдущей картинке, где
у нас были спермии, проникающие в яйцеклетку, по-
казан кортикальный слой яйцеклетки. Этот кортикаль-
ный слой обладает такими же «семиотическими» свой-
ствами, как т-РНК или синаптическая мембрана – он
должен найти такое же семиотическое соответствие со
спермием. Далее будет следующая картинка, связан-
ная с иммунным взаимодействием. Вот это как раз ан-
титела на вирус атипичной пневмонии. Антитела вза-
имодействуют с частицами возбудителя по такому же
типу, как РНК, нейромедиаторы и синаптические мем-
браны, спермии и кортикальный слой яйцеклетки, то
есть это тоже чисто семиотическое взаимодействие.
Александр Седов. Раз уж мы затронули патологии, то поговорим
о самых страшных – о семиотике рака. Вот картинка
из работы крупнейших американских исследователей
генно-клеточных основ рака – Д. Ханахана и Р. Вейн-
берга. Роберт Вейнберг – Нобелевский лауреат; вес-
ной этого года он читал цикл лекций у нас в МГУ. Вот
кибернетическая блок-схема раковых событий в клет-
ке, изображающая сеть ключевых управляющих генов,
белков и процессов. Здесь видно, насколько уже уда-
лось понять, где, что, как и почему происходит на уров-
не клеток.
Внизу – картинка тех же авторов, отображающая их
представления о раковых ситуациях. Над левым ри-
сунком написано «Редукционистское видение», а над
правым – «Гетеротипическая клеточная биология», по
Ханахану и Вейнбергу. В их понимании, опухоль – это
совокупность по-разному дифференцированных кле-
ток, порождающих рак сообща (на языке семиотики –
интерпретируя сигналы друг друга). На следующем ри-
сунке отображено 6 типов событий, характерных для
раковых клеток: самостимуляция в ответ на белковые
факторы роста; нечувствительность к сигналам пода-
вления роста; прорастание и метастазирование в дру-
гие ткани; неограниченная способность к репикации
ДНК и к размножению; формирование нужных опухо-
лям кровеносных сосудов; способность противостоять
сигналам, заставляющих другие дефектные клетки со-
вершать самоубийство – апоптоз. Каждый вид рака ха-
рактеризуется своим специфическим набором вариан-
тов «сценариев» – последовательностей событий.
Пять вариантов таких «сценариев» показано на сле-
дующем рисунке этих авторов.
Известно около сотни нозологических форм рака,
т.е. видов раковых заболеваний. К их возникновению,
к осуществлению раковых «сценариев», приводит на-
копление от 3 до 7 (у некоторых форм рака – 12) опре-
делённых мутаций в определённых генах. Одни из та-
ких мутаций – это транспозиции (перестановки) таких
генов под сильные промоторы, другие – это изменения
в последовательностях нуклеотидов в тех областях са-
мих генов, где закодированы белки. Таких генов – око-
ло 150; это – очень маленькая доля генов человеческо-
го генома, но именно они-то чрезвычайно важны для
нормальной жизни клеток.
Теперь – позвольте изложить мои семиотические
представления о раке. Постараюсь показать, что во
многих аспектах аномалии в поведении раковых кле-
ток удивительно напоминают особенности поведе-
ния тех личностей, которые формируют аномальные
общества. Метафоре Рудольфа Вирхова и Чарльза
Спенсера: «организм – это государство клеток» – бо-
лее ста лет, однако она поразительно верна и плодо-
творна. Теперь, изучая геном, мы видим, что его функ-
ции на уровне клеток – такие же, как у мозга в голове и
у процессора в компьютере. Это – память самой систе-
мы, управление ею, обработка внешней информации,
оптимизация её взаимодействий со средой; в общем
– процессы интерпретации знаков и обработки сигна-
лов. Постараюсь доказать дальнейшим рассказом, что
рак вполне можно считать «сумасшествием генома»,
и на уровне сообществ (клеток или же личностей) це-
лостная твёрдая (с́олидная) опухоль сходна с тотали-
тарным государством, а диффузная – с вредоносными
социальными сетями (например, с мафиозными и тер-
рористическими организациями, системами «экспорта
революции» и т.п.). Сходства эти многообразны и про-
сто поразительны. В этих патологиях совершенно раз-
ные системы – с одной стороны, клетки и организмы, а
с другой, личности и общества – интерпретируют свои,
совершенно разные, знаковые объекты и явления на-
столько сходно, что и сложнейшие каскады событий
оказываются сходными. Здесь-то, для понимания всех
этих сложных систем, и нужна семиотика: сходства их
знаковых процессов – важнее, чем различия между со-
ставляющими их субстратами и между структурными
уровнями их организации.
Названные гены биологи и ранее называли «генами
социального контроля» клеток. Я же суммировал все
сходства раковых феноменов с психолого-социальны-
ми, о чём и расскажу.
Будучи нормальными, не мутировавшими, в норме
все эти 150 генов выполняют ключевые функции в жиз-
ни клеток и всего организма, которые можно разделить
на 5 групп. (1). Около 100 из этих 150 генов в норме
– без вредоносных мутаций – управляют включением
и выключением других генных систем в развитии ор-
ганизма, определяя дифференцировку клеток – фор-
мирование их различий, начиная с оплодотворённой
яйцеклетки и со слабо дифференцированных стволо-
вых клеток эмбриона, их дальнейшую биохимическую,
морфологическую и тканевую специализацию. От них
зависят и некоторые этапы морфогенеза – формиро-
вания клеточных пластов и органов. Аналоги этих про-
цессов в обществах – обретение личностной индиви-
дуальности и профессиональной специализации. (2).
«Гены домашнего хозяйства» генома (это – профес-
сиональный генетический термин): они управляют ре-
пликацией, репарацией и рекомбинацией ДНК, т.е. раз-
множением, самоподдержанием и допустимым пере-
страиванием генома. Аналоги этого – память и разум;
хранение, поддержание, копирование и комбинирова-
ние культурной информации – знаний, традиций, на-
выков. (3). Гены, контролирующие различные стадии
клеточного цикла – процессы при митозе и мейозе, а
потому и репродукцию всего генома.
Некоторые из них участвуют и в названных функциях
«домашнего хозяйства» генома. Аналоги – физическая
(наследственная) и культурная трансляция: воспроиз-
водство и передача потомкам информации, включаю-
щей и гены, и так называемые культургены, или мемы –
наследуемые элементы культуры. (4). Гены, кодирую-
щие ключевые звенья метаболизма. В них закодирова-
ны ферменты – в основном фосфорилазы и протеин-
киназы, – управляющие каскадами событий в работе
многих других белков; эти гены подобны главным ад-
министраторам и супервайзерам, они «стоят на клю-
чевых постах» клетки.
Сергей Чебанов. То есть каждый раз это касается, прежде всего,
того, что связано с регуляцией.
Александр Седов. Совершенно верно. Аналоги функций этих ге-
нов – физическое, психическое, интеллектуальное
структурирование организации личности, придание ей
динамической устойчивости и пластичности. (5). Гены,
кодирующие как упомянутые нейропептиды и фермен-
ты синтеза прочих сигнальных молекул, так и белки мо-
лекулярных мембранных рецепторов, которые их при-
нимают и интерпретируют во внутриклеточные знаки и
сигналы. Аналоги – системы межличностного общения
и коммуникаций. А вот что происходит при патологиях.
Все аспекты феноменологии рака поразительно похо-
жи на феноменологию тоталитарных систем. Я насчи-
тал 10 таких сходных синдромов.
1). Поздняя, неумеренная и не координируемая из-
вне работа генов раннего развития. Аналоги: на лич-
ностном уровне – психопатологии с запоздалыми воз-
вратами взрослых к детским и подростковым комплек-
сам и поведенческим стереотипам, ведущие к маниям,
навязчивым идеям, социальной агрессии; на социаль-
ном уровне – многообразные формы инфантилизации
личностей, типичные для тоталитарных систем.
2). Дедифференцировка и уменьшение разнообра-
зия клеток (вследствие п.1). Аналоги – социальное, ин-
теллектуальное, эмоциональное, бытовое и культур-
ное однообразие индивидов; их стереотипное поведе-
ние. Вспомните облик корейского народа времен Ким
Ир Сена. Да и у нас нынешние лозунги «единства» по-
разительно напоминают гротескный «Проект введения
единомыслия в России» М. Салтыкова-Щедрина…
3). Потеря координации собственных действий с
другими – нормальными – клетками, и с целостной си-
стемой – организмом. Аналоги – утрата общечелове-
ческих ценностей, деструкция внешних связей, выпа-
дение из мирового сообщества и противопоставление
себя ему.
4). Иммунодефицитные состояния – при обилии де-
фектных клеток иммунной системы. Аналоги – отсут-
ствие реальной законности и правопорядка при оби-
лии формально ответственных за них «правоохрани-
тельных» структур и должностных лиц.
5). Плохой, примитивный обмен веществ в клетках с
низким к.п.д., с преобладанием гликолиза и прочих ма-
лоэффективных процессов. Результаты – плохое пи-
тание самих клеток, превращение межклеточных про-
странств в «метаболические помойки». Аналоги – низ-
кие уровни жизненно важных биомедицинских показа-
телей, свалки и захоронения собственных и чужих от-
ходов, экологически абсурдные социальные практики.
6). Воздействия на соседние и удалённые здоровые
клетки и ткани, толкающие их на раковый путь. Анало-
ги – дефекты медицины, экономики, политики, эколо-
гической практики, в покорённых и зависимых странах.
7). Истребление и подавление здоровых клеток
больными; образование вокруг опухоли защитной обо-
лочки, не пропускающей внутрь неё нормальные клет-
ки; ангиогенез – формирование специальных крове-
носных сосудов для питания опухоли. Аналоги – ксено-
фобия, приводящая к гибели и эмиграции; «железный
занавес»; собственные каналы экономического снаб-
жения, закрытые для нормальных сообществ.
8). Утрата способности к контактному торможению:
в отличие от нормальных клеток, раковые активно на-
растают на другие клетки и органы и/или дают мета-
стазы. Аналоги – приграничные аннексии и интервен-
ции и/или международный терроризм, «экспорт рево-
люций» и т.п.
9). Возникновение целостных, системных стратегий
раковых клеток, тканей и органов, направленных про-
тив организма как целого. Аналоги – претензии на ми-
ровое лидерство и господство, локальные и мировые
войны, «холодные» и явные.
10). Вследствие всех этих причин – возникновение
новых мутаций в различных других генах и систем-
ных разрушений других генных систем; отбор клеток «в
пользу» рака; перевод других – ближних и далёких –
клеток, тканей и органов на свой, раковый путь разви-
тия или же их подавление и истребление. Аналоги –
расовые и классовые селекция и геноцид, «усиление
классовой борьбы», рост международной напряжённо-
сти и прочие печальные уроки истории.
Александр Гордон. Во главе любой структуры, описанной вами –
социальной структуры – стоит харизматическая лич-
ность, будь это тоталитарные секты, или тоталитарные
государства. Что выполняет функции харизматической
личности в этой схеме, в этом аналоге?
Александр Седов. Первая наиболее мутировавшая клетка. На пу-
ти к раку идет отбор клеток – противоестественный с
«точки зрения» организма, но нужный «с точки зрения»
самой опухоли. Это почти не метафора: у организма –
своя стратегия, своя система интерпретаций знаков, а
у патологии – своя, противоречащая первой.
При этом поразительно то, что раковые опухоли и
раковые сети клеток ведут себя как целое, причём у
разных форм рака – разные «хитрые» стратегии. Вы-
явлено несколько генов и белков, играющих важные
роли в этих стратегиях. А ведь всё это не должно бы-
ло бы поддерживаться эволюцией, т.к. каждый раз с ги-
белью организма гибнет и сама раковая система! Од-
нако… И в обществах, увы, – «история учит тому, что
она ничему не учит». И мы это видим. Значит, есть не-
кие программы, точнее – системы знаковых поврежде-
ний нормальных программ, напоминающие, в частно-
сти, «сценарии» действий разных компьютерных ви-
русов. Некие альтернативные, опасные пути развития,
при которых выживают наиболее мутировавшие, на-
бравшие наибольшее количество мутаций в таких ге-
нах, – наиболее «наглые» и вредоносные. При раке
это клетки – «социопсихопаты». Они быстрее размно-
жаются, они подавляют другие клетки. И многие из них
готовы стать, скажем, «лидерами».
Примерно то же самое происходит и при личностных
психопатологиях на уровне систем клеток мозга. Неко-
торые нейроны становятся спайковыми, буйствующи-
ми – при тяжелых эпилепсиях, паркинсонизме их элек-
трическая активность высока и не управляема всей си-
стемой… Тут, собственно, мы тоже говорим о межкле-
точных феноменах.
Поразительно то, что есть некие общесистемные,
знаковые стратегии тоталитарного развития, и что они
поразительно сходны в столь разных системах. Таким
образом, строго говоря, фашизм – это не «коричневая
чума». Коричневая чума – это лишь метафора, а вот
«коричневый рак», как мы видели, – это почти строгий
термин. Можно вспомнить и социализм, и всякие про-
чие «измы».
Сергей Чебанов. Хочу обратить внимание на две принципиаль-
ные вещи. Не наглядные, иллюстративно не выигрыш-
ные, но очень важные.
Первое. Что это не случайная речь о патологии. Де-
ло в том, что в медицине то, о чем мы сейчас говорим,
было замечено существенно раньше. Поэтому нужно
вспомнить, что есть область в медицинской пропедев-
тике, которая так и называется – «медицинская семи-
отика». И конечно, медицинская семиотика по суще-
ству имеет глубокую связь с биосемиотикой. Правда,
сейчас понятны некоторые внутренние проблемы ме-
дицинской семиотики и сейчас уже начинаются разго-
воры – например, ревматологом из Санкт-Петербурга
(а ранее – из Москвы) А.А. Крелем – о клинической се-
миотике, которая просто очень похожа на биосемиоти-
ку.
Второе. Саша говорил о проблемах нарушения ком-
муникации. Но мне кажется, что в семиотике важно
другое. Важна не коммуникация – если говорить про-
сто о коммуникации, тогда можно было бы обойтись
теорией информации. Этого не понимают очень круп-
ные исследователи этих проблем – и семиотики, и био-
логи. Важно другое. В числе функций языка и знаковых
систем вообще, Романом Якобсоном указывается не
только коммуникация, но и категоризация, когда что-
то передается не как единичное уникальное событие,
а как событие, принадлежащее категории. И важно то,
что все примеры, о которых мы здесь говорили – и пе-
редача в нейронах, и функционирование генетическо-
го кода, и опознание яйцеклеткой спермия – построе-
ны на том, что есть некоторая категоризация: может су-
ществовать некоторое варьирование, но в определен-
ных пределах этого варьирования всё эквивалентно,
если сохраняет семантику. При этом, как только про-
исходит переход через некоторый предел варьирова-
ния, так меняется семантика и разрушается вся струк-
тура. И мне представляется, что это чрезвычайно важ-
но, потому что с принципиальной точки зрения, это раз-
говор о существовании двух взаимотрансцендентных
планов, а с точки зрения практической работы, это как
раз поиск границ категоризации при исследовании. И
поразительно то, что, например, в фонетике метод до-
полнительных дистрибуций выявления фонем и метод
рекомбинантного анализа в генетике выглядят совер-
шенно одинаково, и картинки при этом рисуются одни
и те же.
Александр Седов. Именно примеры категоризации были во мно-
гих этих сюжетах. И именно эти межсистемные анало-
гии могут стать очень продуктивными с позиций жиз-
ненной прагматики! Ведь существуют различные ге-
номно-цитологические медицинские наблюдения раз-
ных тяжёлых патологий, в частности, раковых. Со-
зданы и соответствующие виртуальные модели – не
‘show’, не презентации, а имитационные модели, в ко-
торых моделируются основы, суть процессов. И вот
тут, я думаю, такие аналогии, межсистемные перено-
сы и обобщающие модели сходных знаковых процес-
сов могут стать очень продуктивными. Так, хорошо из-
учив рак, мы можем разобраться в названных социо-
патологиях. Возможно, и социальные модели могут по-
мочь онкологам. И там, и там в структуре наших зна-
ний – в тезаурусе и в моделях – есть белые пятна, ко-
торые могут быть заполнены благодаря взаимным пе-
реносам – конечно, с поправками, с учетом специфики
тех и других систем.
Но что я хотел бы подчеркнуть, что здесь мы име-
ем физически, то есть субстратно, совершенно разные
системы: социум, состоящий из людей, и организм, со-
стоящий из клеток. Явления в них по сути – разные: му-
тации в генах и, скажем, изменения социальных цен-
ностей, утопические или антиутопические идеи. А как
знаки и системы знаков – они сходны: ведь системы от-
вета на них – это сходные дискретные варианты очень
сложных сценариев. И там, и там. Здесь мы имеем
очень хорошие подтверждения правомерности биосе-
миотического подхода – важнее сходства интерпрета-
ций знаков системами, чем различия во всём том, из
чего эти системы состоят.
Сергей Чебанов. Я хочу привести один пример, опять же имею-
щий отношение к передаче, потому что у вас выступал
Раутиан. В конце 80 – начале 90-х годов с Александр Седов. Раутиа-
ном и В.В. Жирихиным, ныне, к сожалению, покойным,
мы как раз занимались меловым кризисом – кризисом
эпохи мела, когда вымирали динозавры и одновремен-
но очень внимательно наблюдали за процессами рас-
пада Советского Союза, и его прогнозировали. Так вот,
механизмы распада Советского Союза помогли понять
механизм вымирания динозавров. И это описано чрез-
вычайно подробно в серии публикаций Жирихина, Ра-
утиана и их сотрудников.
Александр Гордон. Допустим, возможен такой системный перенос и
мы видим, что системы если не совпадают, то все-таки
код один, говорят они на одном языке. Исследуя слож-
ную семиотическую систему художественного текста
и зная, из чего, собственно, должна складываться так
или иначе система переноса, мы можем определить,
имеем ли мы перед собой подлинно художественный
текст? То есть говорит художник на том самом языке,
который общий, который мы изучаем, или он дает про-
граммные сбои, и этот текст просто методом анали-
за не может быть отнесен к разряду художественных?
Это вторая, обратная задача.
Сергей Чебанов. Это будет огромная тема, связанная с пробле-
мой распределения Ципфа-Мандельброта и соответ-
ствием этому распределению как указанием на нали-
чие семантики. Правилен или неправилен такой под-
ход, это уже отдельная песня, связанная с ципфиадой,
которую нужно обсуждать отдельно.
Александр Седов. Помню, первокурсником (поскольку всерьёз пи-
шу стихи), я прочитал книгу «Анализ поэтического тек-
ста», написанную классиком семиотики – Юрием Лот-
маном (с ним и Серёжа, и я тоже были знакомы). Она
мне понравилась – за исключением одного. Я понял,
что в ней нет методов и подходов, которые позволи-
ли бы отличить, допустим, стихи Осипа Мандельшта-
ма от стихов Анатолия Сафронова или Виктора Боко-
ва. Нет методов оценок – «что такое „хорошо“ и что та-
кое „плохо“. Эти различия, полагаю, обусловлены мно-
гоуровневыми знаковыми явлениями: музыкой стиха,
богатством метафор, сенсорными ассоциациями, не-
ожиданностью ритмов и рифм, эмоциональным и фи-
лософским содержанием.
Ценность произведений для слушателя и читателя
определяется степенью его развития как интерпрета-
тора этих сложнейших систем знаков. А «алгеброй гар-
монию» постичь очень сложно… Но это – долгий раз-
говор о поэзии.
Сергей Чебанов. Я в связи с этим хочу сказать, что можно пере-
носить ципфовскую проблематику и ее связь с семан-
тикой еще дальше. Дело в том, что лет 20 назад, зани-
маясь выращиванием кристаллов, я столкнулся с про-
блемой их дефектности за счет растрескивания при
выращивании. Тогда мы решили, что нужно выращи-
вать их из такого раствора, который будет устроен как
хороший художественный текст. И вместо того, чтобы
как делают все кристаллогенетики, чистить растворы,
мы стали их целенаправленно пачкать. И действитель-
но, получились те кристаллы, которые нужны, и закон-
чилось это авторским свидетельством.
Александр Седов. В отличие от Сережи, в семиотике я – почти
неофит. Сережа почти 30 лет ведет соответствующую
программу. Познакомились мы, надо сказать, в Тарту,
именно на конференции по биосемиотике – первой в
мире, как потом выяснилось.
Сергей Чебанов. В 78-м году.
Александр Седов. Наши зарубежные коллеги, к которым мы ездим
и с которыми общаемся на конгрессах и конференци-
ях, это тоже признают. Это – очень интересная исто-
рия. Невероятными были трудности с советской цен-
зурой, и тексты той конференции только сейчас вый-
дут в Тарту, у нашего друга, эстонского биосемиотика
Калеви Кулля. Далее, всю жизнь по сути дела я зани-
мался именно биосемиотикой – в генной инженерии и
в молекулярной биологии. Всегда размышлял, как же
всё-таки функционируют наши живые объекты. И их
«интеллектуальные» конструкции волновали гораздо
больше, чем частный данный конкретный ген в отры-
ве от его биологического контекста, чем данные кло-
ны клеток в данной чашке Петри. Эти объекты очень
интересны, но в них почти не видишь жизни (Это –
про ту самую «замочную скважину»). Генный инженер
живет в очень красивом мире – из интересных прибо-
ров, умнейших и логически потрясающе красивых ме-
тодов. Всё это – великолепная «сумма технологий». Но
жизнь перед генетиком – это клоны, бактерии на чаш-
ках… довольно однообразные объекты. Они растут –
и всё; в них работает какой-то ген – и они могут окра-
ситься, реагируя на специальные биохимические си-
стемы. Жизнь при этом как бы весьма редуцирована.
И, прочитав несколько тысяч научных работ, я понял,
что все-таки всю жизнь был биосемиотиком. Включив-
шись в жизнь биосемиотиков, я написал большую об-
зорную главу о ней. Частично она размещена на Веб-
сайте ‘Biosemiotica slavica’, формируемом по инициа-
тиве и при постоянном участии Сережи. Написав в ней
раздел «Глоссарий» (словарь терминов), я осмелился
включить в него и пару понятий и терминов, предло-
женных мною и, как полагаю, необходимых. О них я до-
кладывал на конференциях в Финляндии и в Эстонии
и хочу сказать сейчас.
Есть такие феномены в практике людей, включая
экспериментальную биологию, которые я назвал «мно-
гоуровневым рефреймингом». Термин этот взят из пси-
хологии, из НЛП, и означает реструктуризацию, пе-
рестраивание, «перекраивание» систем. «Перекроите
все иначе: сулит мне новые удачи искусство кройки
и шитья…». Здесь я изобразил на трёх структурных
уровнях биосистем разнообразные акты, которые в со-
вокупности назвал рефреймингом.
Верхний – это клеточно-эмбриональные технологии.
Сюда входят клонирование, ксенотрансплантации, пе-
ресадки клеток, создание аллофенных химер (организ-
мов из генетически разных клеток). Уровнем ниже –
комбинирование клеточных структур: реконструирова-
ние клеток, их соматическая гибридизация, пересадки
органелл в новое окружение и т.п.
Третий уровень – генная инженерия: извлечение и
перестановки участков ДНК – генетических элементов,
включая разнообразные гены – в другие генетические
системы: в векторы, в чужие хромосомы (трансгеноз),
под промоторы других генов, в разные гетерологичные
системы (принадлежащие другим организмам).
Самые элементарные случаи многоуровневого ре-
фрейминга – когда в несколько чужеродную биологи-
ческую систему перенесен лишь один элемент нижне-
го уровня – тоже биологический, достаточно сложный,
сформированный сотнями миллионов лет эволюции.
Эти феномены я назвал «гетерологичными транспози-
циями». Системы, в которые они произведены, – тем
более продукты эволюции. И элементы, и системы,
участвующие в гетерологичных транспозициях, суще-
ствовали до человека, но сами эти транспозиции про-
изводит только человек. Потому что в природе встре-
чаются, образно говоря, «стенка на стенку». Так, был
период в кайнозое, когда сошлись северная и южная
американские флора и фауна; так, при половом раз-
множении встречаются геномы двух полов – «геном на
геном». Но только человек может взять лишь один эле-
мент и направленно перенести его в некую систему,
для него не типичную.
Гетерологичные транспозиции очень познаватель-
ны. В них можно одинаковыми элементами «тестиро-
вать» разные системы, – выясняя, как и почему эти си-
стемы могут интерпретировать их по-разному. (Приме-
ры – изучение различий в работе какого-либо конкрет-
ного гена человека в клетках дрожжей, бактерий и т.д.).
А можно, наоборот, «тестировать» знаковые сходства
и различия разных элементов по интерпретациям их
одной и той же системой. (Пример – изучение работы
разных генов после помещения их в одинаковые места
одинаковых генных конструкций и введения их в оди-
наковые клетки.)
Конкретные факты систематизированы в следую-
щей таблице. Здесь я классифицировал гетерологич-
ные транспозиции, имевшие место на трёх структур-
ных уровнях биосистем: генном, клеточно-организмен-
ном и надорганизменном – биоценотическом. Три го-
ризонтальных блока таблицы – это названные уровни.
На уровне так называемой экзосемиотики – биоце-
нотическом – представлены интродукции отдельных
видов в далёкие, новые для них биоценозы. На сред-
нем уровне – надклеточные внутриорганизменные экс-
перименты: пересадки тканей, органов и клеток. Тре-
тий уровень – генноинженерный: это пересадки раз-
личных генов и прочих ДНК-текстов в системы «век-
тор/чужеродная клетка-хозяин» для их гетерологичной
экспрессии. Столбцы таблицы соответствуют всем ло-
гически возможным типам исходов этих ситуаций. Все-
го их – три: транспонируемый элемент либо не про-
является, либо своими проявлениями губит всю систе-
му, либо слегка изменяет систему в нужном направле-
нии. В первом столбце – три «под-столбца», три «под-
типа»: не проявляясь, элемент либо выбрасывается из
системы, либо остается, не проявляясь, либо изменя-
ется сам. В полученных ячейках таблицы – конкретные
группы известных фактов. По таблице можно сравни-
вать логически сходные ситуации по вертикалям – на
разных уровнях биосистем.
Так, сопоставляя по результатам гетерологичных
транспозиций экосистемы с генно-инженерными си-
стемами, мы видим вот что. Когда интродуцирован вид
в новую экосистему, либо это проходит безвредно для
неё (вид «скромно» вписывается или же гибнет – си-
стема его истребляет по тем или иным причинам), либо
вид нарушает экосистему. Но никогда он не повышает
её биоразнообразия (если не считать добавления его
самого – как в первом случае). А известно, что разно-
образие всегда коррелирует с устойчивостью. Значит,
экосистема с интродуцентом либо остаётся столь же
устойчивой (если он «скромен»), либо более или ме-
нее теряет устойчивость. Используя по аналогии это
соображение на нижнем структурном уровне – для ген-
но-инженерных систем – мы можем сказать, что в об-
щем тот или иной ген, перенесенный в чужой геном,
тоже не может повысить устойчивость клеток и орга-
низмов – реципиентов. И действительно, все получен-
ные генно-инженерные «монстры» – это существа с по-
ниженной жизнеспособностью. Или повышенной – но
лишь в определенных условиях, контролируемых че-
ловеком (примеры: бактерии, устойчивые к тому или
иному антибиотику, имеют преимущества лишь при его
наличии в среде; трансгенные растения, устойчивые к
гербициду «раундап», – тоже лишь при обилии этого
гербицида). Так или иначе, – в нормальных условиях
эти организмы менее жизнеспособны, чем их природ-
ные прототипы. С прагматических позиций – «Что пло-
хо для биоценозов, то хорошо для генно-инженерных
систем»: последние не так опасны, как в триллерах.
Всегда ли так?
Полагаю, – до тех пор, пока переносимый элемент
по размеру и сложности значительно меньше реци-
пиентной системы. Когда будет создан вектор из У-
хромосомы человека (над этим уже серьёзно рабо-
тают), в них можно будет вставлять до 3, 3 милли-
она нуклеотидов. Это – уже длина тысяч генов, и с
их количеством непредсказуемость их комбинаций, по-
лагаю, будет возрастать примерно экспоненциально.
Тогда встанет вопрос о совместимости компонентов,
сравнимых по сложности: «сборной» хромосомы и на-
бор естественных хромосом. Полагаю, такие – всё бо-
лее новые и сложные – сочетания знаков, которые бу-
дут входить в новые интерпретирующие их системы,
потребуют новых уровней знания и новых методов из-
учения.
Конечно, рассказанные здесь результаты моих се-
миотических размышлений – это «взгляды со своей
колокольни», во многом с позиций генетики. Полагаю,
ботаник-эколог, зоо– или фитоморфолог, палеонтолог,
нейрофизиолог и другие представители многочислен-
ных разделов биологии смогли бы – каждый по-сво-
ему – продуктивно применять семиотические подхо-
ды, а затем тоже рассказывать немало впечатляюще-
го. Свои аспекты миропонимания есть и у адептов се-
миотики, работающих в технических и гуманитарных
науках.
В целом семиотические подходы – этот синтез кон-
цепций точных, естественных и гуманитарных наук –
представляются очень плодотворными. Надеюсь, сей-
час наши рассказы вас в этом убедили. Полагаю, уже
сейчас эта система представлений о принципах ми-
роздания, особенно об организации сложных систем –
жизни, разума, культуры – многое позволяет понять го-
раздо больше и глубже, чем разнообразные философ-
ские системы… Не случайно мировое сообщество се-
миотиков работает всё интенсивнее, причём и его ин-
терес к биосемиотике становится всё сильнее. К сча-
стью, иногда и мы имеем возможности встречаться и
сотрудничать с зарубежными коллегами.
Сергей Чебанов. Говоря о биосемиотике, нужно отметить, что
она является не только узким научным направлением,
но и как всякое такое направление, представляет со-
бой один их продуктов культуры вообще. В этом кон-
тексте можно отметить связь биосемиотики и русской
культуры, что определило длительный период лидер-
ства в мире российской биосемиотики.
В широком смысле российская биосемиотика по-
следней четверти ХХ века предопределена тесным
взаимодействием, по крайней мере, трех традиций.
Во-первых, это традиция русской биологии конца
ХIХ – начала ХХ вв. Многие русские биологи, среди ко-
торых можно упомянуть И.А. Аршавского, Н.А. Берн-
штейна, Л.С. Берга, А.А. Гурвича, Б.Л. Личкова, А.А.
Любищева, Д.Н. Соболева, внесли заметный вклад в
теорию эволюции и показали недостаточность идеи
выживания наиболее приспособленных для объясне-
ния многих биологических явлений. В дискуссии с ни-
ми шло становление и семиотической по сути русской
генетики, представленной такими учеными как Н.Н.
Кольцов, Ю.А. Филиппченко, С.С. Четвериков. Сло-
жилось так, что к 1970-м годам это направление ис-
следований получило наименование «любищевской»
школы. Наследие А.А. Любищева позже развивалось
Р.Г. Баранцевым, Ю.В. Линником, С.В. Мейеном, Ю.А.
Шрейдером. При этом Р.Г. Баранцев не только являет-
ся хранителем и публикатором архива А.А. Любищева,
но и основателем и руководителем семинаром по се-
миодинамике, Ю.В. Линник развивает идеи биоэстети-
ки, а Ю.А. Шрейдер в явном виде обсуждал семиоти-
ческие аспекты биологии.
Во-вторых, это традиция русской семиотики, часто
обозначаемая как Тартуско-Московская школа. Пред-
шественниками этой школы были русские структура-
листы и формалисты. Особая роль принадлежит Р.О.
Якобсону, который вместе с Ю.М. Лотманом и Т. Се-
беоком участвовал в создании Международного сою-
за семиотических наук. Ярким исследователем, свя-
занным с этой школой является Вяч.В. Иванов, не-
посредственно занимающийся биологической пробле-
матикой. Позже, Ю.С. Степанов (1971) ввел в широ-
кое употребление термин «биосемиотика» (введенный
впервые F.S. Rothschild in 1962 – см. статью K. Kull «On
the history of joining bio with semio: F.S. Rothschild and
the biosemiotic rules» в Sign Systems Studies vol. 27, pp.
128–138, 1999). При этом есть основания ожидать, что
эта традиция, внесшая заметный вклад в мировую се-
миотику, сильно повлияет и на биосемиотику.
В этом контексте стоит отдельно обратить внимание
на литераторов, которые оказались связующим зве-
ном между русской литературой и русской биологией.
Так биологическое образование В. Хлебникова опре-
деляет то, что его работы (представления о метагене-
зе, биологическом времени) до сих пор представляют
естественнонаучный интерес. О.Э. Мандельштам под-
держивал личные отношения со многими русскими не-
дарвинистами, а Н.Я. Мандельштам пронесла эти от-
ношения до 80-ых годов. В частности, можно отметить
ее дружбу с Ю.А. Шрейдером.
В-третьих, речь идет о традициях русской филосо-
фии и философии конца ХIХ – начала ХХ века, о
непрерывной традиции преподавания герменевтики в
русских духовных школах, что повлияло не только на
профессиональную культуру России, но и на общена-
циональное отношение к слову в русской литературо-
центрической культуре. Итогом этого является то, что
со времен Средневековья в России актуален образ
Мира как Книги, которую надлежит прочитать. В ка-
честве продолжения этой традиции может рассматри-
ваться и биогерменевтика как подход к изучению зна-
ковых ситуаций в живых организмах, альтернативный
биосемиотике.
Такой взгляд на биосемиотику явно ставит вопрос о
творце семиотических систем организма, выявляя но-
вые аспекты связи богословия и биосемиотики (про-
блема в явном виде поставленная и обсуждаемая ита-
льянским биологом Марцелло Барбери).
Перечисленные обстоятельства определили глуби-
ну и обстоятельность русской биосемиотической шко-
лы. Вместе с тем, эта школа как школа никак не офор-
млена – ни организационно, ни терминологически, ни
концептуально, ни коммуникативно (нет никаких спе-
циализированных изданий или конференций). Более
того, существует значительное число групп и отдель-
ных исследователей, которые никак не взаимодейству-
ют друг с другом и даже не осознают того, что, по сути,
занимаются одним делом. Еще более усугубилось та-
кое положение за последние 10–15 лет, когда русские
исследователи расселились по всему миру.
Несмотря на все это Русская семиотическая школа
как целое обладает высокой степенью своеобразия и
глубины, некоторые результаты получены ею на десят-
ки лет раньше других школ семиотики.
Так, первые конференции по биосемиотике прохо-
дили на территории бывшего СССР и России, ныне же
– исключительно на Западе (ср. первые конференции
– Тарту, 1978 и Il Ciocco, Italy 1986).
Вместе с тем Международные встречи биосемиоти-
ков последних лет показали большое своеобразие рус-
ской биосемиотической школы как школы – как некото-
рого единства биосемиотиков, работающего в едином
понятийном пространстве.

Материалы к программе


Из статьи А. Е. Седова «Биосемиотика»:

Не только в пределах России, но и в мире биосемиотика — это одна из самых молодых научных областей: до 1990-х гг. она была уделом лишь немногих исследователей-одиночек, опубликовавших несколько работ, теперь считающихся основополагающими. Поэтому понятийный аппарат, тезаурус и профессиональный язык биосемиотики ещё находятся в стадии зарождения и формирования. Однако она уже охватывает немало знаний и концепций, а также публикаций, сообществ и событий в мировой науке.
Что такое биосемиотика?Вот несколько определений, данных известными биосемиотиками: «Биосемиотика: (bios, жизнь + semion=sign, знак) — это междисциплинарная область теоретических и эмпирических исследований, анализирующих коммуникации и значения, смыслы в живых системах. Знаковые процессы, в масштабах от молекулярных до экологических и эволюционных, изучались в течение всей истории биологии; однако при этом очень часто описания информационно-коммуникативных аспектов живых систем считали лишь метафорическими, полагая, что суть их можно понять с помощью физических и химических описаний. В биосемиотике же, напротив, информационные знаковые процессы рассматриваются как исконная, базовая система феноменов жизни, требующая нового понимания. Между биологией и семиотикой (изучением смыслов и значений динамических кодов и взаимосвязанных знаковых процессов) возникают и развиваются всё более глубинные взаимодействия. Уже очевидно, что наличие знаков, значений и смыслов — специфическая фундаментальная особенность живых систем, включая разумные, — начиная с их молекулярной организации. Таким образом, биосемиотика может стать основой как для семиотики, так и для биологии» (J.Hoffmeyer и его датские коллеги).
«Биосемиотика — достаточно самостоятельная и относительно замкнутая область междисцплинарных исследований, лежащая на пересечении биологии и семиотики и занимающаяся изучением свойственных организмам знаковых систем. Последние характеризуются наличием у них плана выражения и плана содержания, между которыми существует причинно не детерминированная связь. В результате знаковым системам свойственны явления синонимии и омонимии… Биосемиотика исследует знаковые системы разных уровней — молекулярно-биологического (генетический код), внутриклеточного (сигнальные пептиды), межклеточного (медиаторы, иммунные взаимодействия), внутриорганизменного (гормоны, условно-рефлекторные реакции) и межорганизменного (телергоны, феромоны, аттрактанты). Семиотические системы организменного и межорганизменного уровней являются предметом специального изучения в этологии. Кроме того, биосемиотика покрывает всю проблематику, связанную с проблемой существования языка и мышления у животных».
Добавим следующее. Коммуникации людей, включая и многообразные феномены культуры — это очень сложные и высокоразвитые производные систем коммуникаций животных — гораздо более простых, но всё же аналогичных человеческим; большинство аспектов деятельности людей — от личностных мотивов до политических событий и объектов техносферы — имеют биологические основы. Поэтому здесь правомерна позиция вполне биоцентрическая: не биосемиотика является частью семиотики — лишь той, которая относится к живым организмам, исключая гуманитарные аспекты бытия; напротив, — то, что мы называем семиотикой, — это лишь часть концепций о знаковых системах живого — лишь о тех из них, которые созданы людьми; а потому они исторически стали первыми объектами семиотики — так как наиболее нам понятны. Биосемиотика, таким образом, — более общая система знаний о структурах, функционировании и эволюции сложных систем, в ряде аспектов способная охватить семиотику языков (лингвосемиотику) и различные направления семиотики культуры.
О семиотических корнях биосемиотики. Зарождение и начало развития семиотики было связано с исследованиями лингвистов и филологов. Ведь наиболее подвластны анализу именно те логические структуры, которые существуют в различных языках, — от функциональной морфологии слов и синтаксиса фраз и отдельных высказываний до структур сложных литературных сюжетов. Структурная и сравнительная лингвистика были и остаются полем деятельности многих семиотиков. Поэтому нередко семиотикой называют лишь её исторически первый раздел — эту, вербальную, семиотику. Классики её — К.Леви-Стросс (C.Levy-Strauss), В.Пропп, Ж. Пиаже (J.Piaget), Ч.Пирс (Ch.Peirce), Ф. Де Соссюр (F. de Saussure), Ц.Тодоров, Р.Якобсон (помните, у В.Маяковского — «… напролёт болтал о Ромке Якобсоне…»?). Первую работу по классификации языковых знаков опубликовал Ч.Пирс ещё в 1867 г. В начале 20 века появилось ещё несколько отдельных работ, а развиваться семиотика начала с 1920-х гг. Однако первый Международный конгресс по семиотике состоялся лишь в 1974 г., в Милане. Таким образом, семиотика и её историческое «ядро», вербальная семиотика, тоже весьма молоды. Однако теперь семиотика в целом привлекает многих: так, на Международном конгрессе по семиотике в Дрездене в октябре 1999 г. присутствовало более 2000 исследователей из разных стран и континентов (один из них — автор этих строк); не было, пожалуй, лишь представителей Центральной Африки.
К середине 20 века стало ясно, что и невербальные системы коммуникации, и произведения человеческой культуры — это тоже знаковые системы, для изучения которых можно и нужно экстраполировать приёмы (вербальной) семиотики. Зародилась и развивается семиотика невербальных феноменов культуры; её объекты — сюжеты и символы живописи, танцев, архитектурные стили, предметы утвари, технические чертежи, механизмы и приборы и многое другое. По мнению автора этих строк, особенно интенсивно эти направления семиотики развиваются в странах, говорящих на романских языках — начиная с Италии, и далее во Франции, Испании, Бразилии и ещё нескольких странах Латинской Америки. Поскольку в работах по истории искусств семиотические объекты подлежат вербализации, а многие литературные произведения иллюстрированы и экранизированы, вербальная и невербальная семиотика интенсивно взаимодействуют. Этому способствует и бурное развитие компьютерных гипертекстовых виртуальных объектов.
Но наряду с этими подходами, изначально чисто гуманитарными, в развитие семиотики большой и всё возрастающий вклад внесли и вносят представители точных и технических дисциплин. Сюжетно близки к проблемам семиотики работы по двум взаимосвязанным дисциплинам, зародившимся в 1947–49 гг., — кибернетике (Н.Винер, У. Росс Эшби) и теории информации (К.Шеннон, Г.Кастлер). Для них характерны общие подходы как к живым, так и к техническим и языковым системам: разработаны и применяются точные количественные и структурно-функциональные методы вычислений объёмов и сложностей различных текстов — как для сообщений, передаваемых техническими средствами связи, так и для устных и письменных коммуникаций между людьми. С 1950-х гг. эти две дисциплины, их концепции и формулы, стали основами для ряда новых интересных философско-кибернетических концепций мироздания, жизни, эволюции, разума и культуры. Однако в этих концепциях рассматривались лишь ‘signals’ (сигналы) — несущие ту или иную имманентно присущую им информацию, не зависимую от контекстов — от структур и функций тех сложных систем, которые их принимают и понимают; «камнями преткновения» для этих подходов стали задачи вычисления ценностей и определения смыслов в информационных системах. Семиотики же изучают «signs’ (знаки); это — не только лингвистически изначальный термин, но и более общий мета-феномен; ‘signals’ — это совокупность частных, детерминистских случаев ‘signs’. Смыслы и значения отдельных знаков и их сочетаний в значительной степени определяются контекстами — спецификой тех знаковых процессов, которые характерны для тех или иных сложных систем, начиная с самых простых живых клеток. И чем более сложна и высоко организована система, тем больше в ней знаков, являющихся далеко не только сигналами. Таким образом, в целом семиотика более «холистична», чем первые концепции теории информации и кибернетики; и теперь эти две дисциплины всё более связаны с семиотикой и отчасти входят в неё (есть уже соответствующие семиотические понятия «киберсемиотика» и «кибернетика 2-го порядка»). Теперь технико-кибернетические аспекты семиотики уже широко представлены специалистами по ‘computer science’ и искусственному интеллекту из США, Германии, Бельгии, Франции и ряда других стран. Начинают использовать концепции семиотики и нейробиологи.
Современная семиотика — это синтез гуманитарных, биологических и технических знаний, включающий в себя как анализ феноменов жизни, разума и культуры, так и концепции и разработки систем искусственного интеллекта.
В значительной степени семиотика базируется на разнообразных философских традициях. И потому среди работ по семиотике и биосемиотике есть немало продуктов методологической рефлексии, в которых проводится анализ концептуальных и когнитивных структур и процессов, а в отношении объективно существующих феноменов предлагаются лишь своеобразные «формы представлений данных», порой весьма интеллектуально привлекательные и фундаментальные. По мнению автора этих строк, более привлекательны концепции, являющиеся скорее не презентациями, а «когнитивными имитационными моделями», во многом создаваемыми посредством межсистемных аналогий: именно они могут помочь понять, а то и предсказать, различные феномены реальности.
Однако уже сейчас, на наш взгляд, семиотика — и особенно биосемиотика — более продуктивны, чем разнообразные традиционные философские подходы. Ведь семиотики — это специалисты с очень различными базовыми образованием, специализацией и интересами; и при этом их объединяет то, что они оперируют моделями конкретных реальных структур и функций сложных знаковых систем различного генезиса. Перед ними стоят общие цели — понимание и предсказание реальных феноменов и событий. На наш взгляд, сила семиотики, и особенно биосемиотики — в глубинных междисциплинарных аналогиях (точнее, если пользоваться термином из биологии — в анализе функциональных гомологий), прогностичность которых можно проверять — подтверждать или же опровергать — методами точных и естественных наук…
Из статьи А. Е. Седова «„Жизнь как тексты“ и „жизнь как формы“ — дополнительность двух подходов от древних культур до современной биологии»:
…Знания о многообразии живых организмов Земли в нашем веке приобрели характер целостного научного контекста — благодаря не только концепции биосферы, зарождению и развитию биогеохимии и экологии, но и выявлению и изучению всеобщего генного родства живых существ. Даже если не касаться этических аспектов отношений человека с Природой, — императив экологического сознания очевиден: с ним связаны надежды на выживание и устойчивое развитие человечества. Тургеневский Базаров ошибался: Природа — это и мастерская, и храм, и наш общий дом. (Кстати, автор был гораздо мудрее своего героя, и именно биологические процессы, которыми Базаров так агрессивно стремился овладеть, оказались сильнее его и его же уничтожили: морально — любовная страсть, физически — инфекция.)
Как модельные, так и реальные экосистемы и биоценозы потребовали разнообразных подходов, весьма сходных с физическими, техническими и экономическими. Этот «симбиоз» естественнонаучных знаний с точными и техническими крайне необходим. Однако он явно не достаточен для понимания того, что же связывало феномены жизни с историей человеческой культуры, и вообще — что же такое жизнь, цивилизация и, в частности, мы с Вами. Прагматический «технологический» подход к живым организмам и их взаимосвязям может быть дополнен синтезом современных биологических знаний с историко-гуманитарными…
В самом конкретном и чётком значении, текст — это «последовательность знаков, построенная по правилам системы того или иного языка». Именно такие тексты есть как в феноменах культуры (в литературных памятниках и документах, запечатлённых с помощью различных видов письменности), так и во всех живых организмах (в их генетических программах). Каждая такая последовательность состоит из определённых дискретных знаков, расположенных апериодически и кодирующих информацию; она линейна и читается лишь в одном из двух возможных направлений. Именно текстами — без кавычек! — довольно часто называют свои объекты современные молекулярные биологи и генетики…
Первые запечатления биологических представлений. …Стремясь наиболее обобщённо фиксировать свойства и интерпретировать явления окружающего мира, добиться «свёртки» информации, наши предки сохраняли свои знания весьма многообразными лаконичными способами — как изображая формы, так и изобретая символы… Ещё жрецы и художники палеолита размещали разные наборы изображений на стенах пещер по-разному, хитроумно используя детали их рельефа… В самых священных участках пещер изображены женские знаки, а в периферийных и переходных участках — мужские. Специфически сгруппированы и изображения различных животных. Таким образом, в каждой такой пещере общая композиция — шире отдельного изображения. Это как бы «текст в контексте пещеры», все знаки-символы которого — те или иные группы из изображений живых существ. В более поздних палеолитических поселениях пространство наскальных изображений-«текстов» организовано более чётко…
Рождения и чередования образов и знаков. Оказывается, что уже в верхнем палеолите периоды культур знаков-символов чередовались с периодами культур рисунков-форм. Так зарождались две тенденции, в дальнейшей истории цивилизаций порождавшие чередования культур двух типов — мы можем назвать их литеральными (с преобладанием текстов) и фигуративными (с преобладанием изображений).
…В более миниатюрных первобытных изображениях, символизирующих бинарные, тернарные и более сложные отношения, в качестве элементов этих отношений использованы изображения растений и животных. Таковы пары собако-волков на абхазских фресках, лошадь и бизон из Ляско, пять животных на печати из Мохенджо-Даро, трёхчленное «мировое древо» на рисунках сибирских шаманов. Так именно живые организмы становились элементами первых символов единства и взаимодействий противоположных начал. С другой стороны, во многих культурах «зоологична» и целостная картина мира: в основных космогонических мифах космос имеет свои зооморфные отображения — первичное яйцо, черепаху, слонов, трёх китов и т.п. Первые такие мифопоэтические тексты были созданы в эпоху неолита и зафиксированы в виде иконических знаковых систем. И в более поздних культурах животные часто выступают как «наглядная парадигма, отношения между элементами которой могли использоваться как определённая модель жизни человеческого общества и природы в целом…» «В этом смысле использование образов животных в эпосе или в аллегорической системе апологов, басен, притч, пословиц и т.п. (вплоть до средневековых „Бестиариев“) продолжает архаическую традицию. В мифопоэтическом сознании животные выступают как один из вариантов мифологического кода (наряду с растительным, пищевым, химическим, цветовым и т.п.), на основе которого могут составляться целые сообщения»… «…конкретные элементы зооморфного кода получают способности выступать как классификаторы и… могут объединяться в целые комплексы, обнимающие разные сферы бытия (… цепи соответствий типа: данное животное — растение — страна света — цвет — небесное светило — элемент (стихия — металл — вкус — время года — божество)».
Животные-символы появляются ещё в ранних родовых обществах. Зооморфные предки-тотемы используются в дескриптивной и этиологической функциях… Даже в медицинской лексике сохранились мифологические «следы» животных: среди болезней есть рак и грудная жаба. Таким образом, даже при развитой письменности использовались животные-символы.
Возможно, что и типологические подходы к научной классификации животных, начиная с Аристотеля, уходят корнями в мифологическое сознание, поскольку некоторые животные мифов выступают как представители целых классов. Так, в китайской традиции Белый тигр — представитель всех четвероногих, Феникс — всех птиц, а Голубой дракон — всех животных, покрытых чешуёй, а Чёрная черепаха — почему-то всех моллюсков.
В Китае и в Японии эти же четыре животных соответствуют странам света, сезонам и стихиям, а другие животные символизируют знаки Зодиака (как и в исламской, и в европейской традициях). Разные четвёрки животных представляли страны света: в Ассирии, в Древнем Египте и у индейцев, а элементы-стихии — у иудеев (в Ветхом Завете) и в Древней Греции.
Мировое древо и символы на нём. …По-видимому, «ботаничность» — это изначальное свойство человеческого сознания. Показано, что на определённом этапе развития детской психики в рисунках преобладает образ дерева (тест Коха). К сходному выводу пришёл и К.Юнг, анализируя символику алхимиков и деревья на рисунках пациентов: по Юнгу, образ древа символизирует бессознательное (корни), реализации сознательного (ствол) и «транссознательные» цели (крона, листва). В истории культур «эпоха мирового древа» имеет общую тему — борьбу двух начал: светлого (положительного) с тёмным (отрицательным). Последнее связано с преисподней и олицетворяется змеем или драконом… Тема мирового древа присутствует во многих жанрах изобразительного искусства и архитектуры, начиная с эпохи бронзы по сей день, и олицетворяет противостояние организующих сил космоса хаосу…
В живописи Средневековья «гибридов» форм и текстов — производных от мирового древа — немало: есть древа генеалогические и алхимические, а также древа любви, души, жизненного пути и т.п. Впоследствии подобные древа вошли в изобразительные средства различных наук, особенно — биологической систематики. А в наше время на концах ветвей биологи-систематики запечатлевают как различные формы — морфологические признаки, так и различные тексты — генные и белковые первичные структуры.
Био-мистика растений и текстов. Сакрализация растений в верованиях различных народов далеко не ограничивается сюжетом мирового древа. Вспомним культы Осириса, Адониса, Аттиса, Диониса, легенды о Гиацинте, Дафне, Нарциссе, наяд и дриад, Сому у индусов, Бога Маиса у центрально-американских индейцев… В космогонических построениях нередко растения считались самыми первыми объектами, которые сотворили боги. Однако сакрализация растений связана с земледелием, а оно зародилось позже скотоводства. Поэтому «ботанические» мифологемы» появились позже «зоологических». Часто растения связывали с представлениями о родстве людей. Так, люди германского племени семионов считали себя потомками деревьев одной рощи. У европейских народов бытовали поверья о том, что души предков живут в древесине, в деревьях, ветвях, листьях, цветах. С растениями были связаны праздники: у римлян — флоралии, у славян — Троица (с берёзой), Маковей, Яблоневый Спас. Яйцо в животной символике, зерно и семя в растительной — общие символы непрерывности жизни и плодородия, а в духовном плане плоды — символ мудрости и добродетели.Возможно, именно поэтому разнообразные мифолого-биологические представления обычно связаны с сакрализацией письменностей и текстов.
Изображения живого — «тексты без букв». …Вероятно, многие китайские иероглифы (а возможно — не только китайские!) отображали формы тел животных и циркуляции жизненных сил в них (Завадская, 1982). Древнекитайская медицина запрещала вторгаться металлом в живое тело. Нарушение этого запрета — палаческие исследования на военнопленных, которые проводили придворные лекари тирана Цинь Ши Хуан-Ди в 3 веке до н. э., — привело к созданию иглотерапии (акупунктуры). По-видимому, это «вторжение в микрокосм» было одним из первых шагов к «расчленяющей» биологии, доминирующей в наши дни, и к поискам «главных», «узловых» признаков организмов.
Христианская культура не только дала нам высокие этические нормы, но и способствовала антропоцентризму: образы растений и животных начали становиться лишь символами. Стала доминировать унаследованная от Римской империи вербально-литеральная культура. А визуальные образы животных и растений, как и мистико-натуралистические представления, были сильны именно на границах ареала христианства…
Литеральные культуры. Однако с самых древних цивилизаций развивалась и другая «методология» — традиции мистического и формально-логического анализа литеральных текстов. Издревле во многих культурах письмена понимались как священные знаки, связанные с высшими и тайными смыслами, — чудесные «инструменты» для решения задач, без них не разрешимых. Уже пиктограммы и идеограммы служили для «свёртки», фиксации и трансляции информации — знаний, доступных лишь посвящённым в логические принципы этих знаковых систем. Изобретение, знание и использование письмен были уделом особых разрядов жрецов. У кельтов — это друиды (кстати, — связанные с мистикой деревьев и трав), у древних египтян — «священнокнижник», в ритуальных шествиях выступавший с чернильным прибором и тростниковым пером, и элита — профессиональные писцы. Сам термин «иероглиф» в переводе с греческого — «священно-вырезанные» письмена. Большинство иероглифов разных культур биоморфно (вспомним Китай). Древневавилонский Набу и древнеегипетский Тот — боги-писцы, покровители писцов и властители судеб, а Тот — ещё и покровитель устной речи и всех знаний. Считалось, что это божество с головой священной птицы — ибиса, реально обитающего в долине Нила — записывает волю высших сил («Ра изрёк, а Тот записал) и провожает души умерших в загробный мир. Текст, знания — и жизнь, смерть (снова — биология!). В Древней Греции считалось, что письменность изобрёл Гермес Трисмегист, отождествлявшийся с Тотом. Древние индусы верили, что санскрит и алфавит были изобретены Сарасвати — божеством мудрости, речи, учения, науки и искусства. В исламской традиции считают, что Аллах создал буквы, а затем скрыл их от ангелов, но сообщил их Адаму.
Одна из древнейших литеральных культур — древнееврейская. Согласно ей, Тора священна, и её бытие первично. (Позже мусульмане заимствовали эти представления по отношению к Корану.) В иудаизме Бог един, не всегда антропоморфен, а порой — отчасти пантеистичен. В самом древнем памятнике Каббалы — «Сефер-Ецир» (2 в. до н. э., возможно — пересказ более ранних источников) Бог длится несколько тысяч солнц и несколько миллиардов лет. В поздней иудаистской традиции буква священна сама по себе и бессмертна. Можно сжечь свиток, но буквы неуничтожимы (вспомним булгаковское: «Рукописи не горят!»). Евреи называют себя «народом Книги». В то же время эта богатейшая текстовая культура почти не фиксировала знания в изображениях. В древнейших иудаистских памятниках с изображениями (например, в Сараевской Хагаде) изображения животных и растений весьма условны.
В космогонии древних греков Хаосу противостоит Логос — понятие, объединяющее слово и дело. Эта диада гомологична понятиям энтропии и информации в современных научных концепциях. И — «Вначале было Слово», а точнее, на языке оригинала, — Логос. По преданию древних скандинавов, бог Один висел на священном дереве Иггдрасиль, познавая руническую письменность и связанные с нею таинства. Там он и вырезал первые руны — «сильнейшие знаки». Впоследствии руны служили талисманами у скандинавов и германцев.. Во многих культурах, связанных с книжными знаниями, образ книги — засеянное поле: борозды — строки, семена — буквы, сеяние — писание, сбор урожая — чтение и понимание книги. С образами букв и письменности связаны название дерева бук, русское слово «буква» и английское «book» (книга).
В отличие от иудаизма, в раннем христианстве букве был противопоставлен дух, и именно с ним связывали высший смысл. В апостольских Посланиях к Коринфянам (2 Кор. 3,6) и к Римлянам сказано, что «буква убивает, а дух животворит». Возможно, поэтому христиане в дальнейшей духовной практике не ограничивались текстами, а пользовались всеми изобразительными жанрами — архитектурой, скульптурой, фреской, иконой, книжной миниатюрой, — и во многих частях ареала для большинства верующих христианство — это религия сакральных изображений. При этом тексты хранятся, копируются и сохраняются духовенством, и им же произносятся, как бы «оживая на слуху» перед прихожанами. Священные изображения тоже создаются духовенством, но каждый прихожанин воспринимает их непосредственно, без участия священников.
Однако христианство всё же заимствовало из иудаизма мистическое отношение к буквам. В иудейской традиции каждая буква имеет сокровенное значение (в частности, это изложено в трактате «Буквы рабби Акивы»). При этом названия букв являются аббревиатурами, и их последовательности можно развернуть в некие утверждения. Этот принцип (Нотарикон) использовался в каббалистической литературе и был заимствован ранними христианами. Например, словесное обозначение Иисуса Христа как рыбы (опять зооморфный образ!) «разворачивается» греческими буквами как «Иисус Христос, божий сын, спаситель». Согласно иудейскому мистическому трактату «Книга творения», мир состоит из чисел и букв. Алфавит здесь становится классификационной системой: буквы используются как классификаторы явлений и понятий, в частности — они обозначают многие виды животных и растений. Всё это применялось в средневековых трактатах — «Травниках» и «Бестиариях».
Биологи ХХ века открыли макромолекулярные тексты — основы жизни. Но за тысячелетия до этого методы формально-логических преобразований подобных объектов — «модельных», когнитивных — развивались в рамках тайных учений (в частности, в Каббале). В 17 веке А.Кирхер построил генеалогическое (эволюционное) древо языков на основе сходств слова «Бог». Эти методы можно считать прообразом современных алгоритмов компьютерного анализа кодирующих биополимеров — ДНК, РНК, белков.
…Новое сочетание форм и текстов в методологии науки — это зарождение генетики. Восприняв наследуемые признаки как дискретные абстрактные сущности и доказав правомерность такого подхода, Г.Мендель — просвещённый монах, получивший и естественнонаучное и математическое образование в Венском университете — гораздо более опирался на близкую ему схоластическую традицию, в основе своей литеральную, чем на картезианские представления о живых организмах как об аналогах механизмов, типичные для его современников-биологов. А позже — за несколько десятилетий до повторного открытия и признания законов Менделя и затем последовавшего открытия сцепления генов в хромосомах — А.Вейсман рисовал детерминанты таких признаков соединёнными в линейные кодирующие структуры, маркированные цепочками букв. Вообще — в истории генетики, как правило, логическое предвидение объектов предшествовало их экспериментальному выявлению.
Новый синтез текстов и форм в понимании живого — современная биология. В нашем веке объектами для анализа функций и признаками для систематики организмов, наряду с формами, стали биогенные знаки и состоящие из них тексты: в начале века — «иероглифы» (низкомолекулярные соединения, в частности — флавины и гормоны растений), а затем — и биологические «тексты»: с начала 1960-х гг. — полипептидные, а с 1970-х гг. — и нуклеиново-кислотные.
Сейчас прочитаны (секвенированы) миллионы нуклеотидов — сотни тысяч фрагментов из геномов тысяч видов организмов — представителей самых различных таксономических групп. Полностью прочитаны геномы организмов примерно десяти видов; среди них — кишечная палочка и самые простые эукариоты — дрожжи. Реализуется программа «Геном человека». Пополнение этого генного «лексикона» сопровождается исследованиями азов генетических «грамматики» и «синтаксиса». Во многих участках ДНК выявлены рефрены — «темы с вариациями», ритмические и смысловые повторы, напоминающие омонимы, поэтические рифмы и музыкальные темы (что нашло своё отражение и в профессиональной лексике молекулярных генетиков).
Чаще всего сходства текстов изоморфны сходствам их смыслов — биологических структур и функций. Уже известно несколько десятков «частей речи» — типов функций фрагментов — общих для всех организмов. Ища сходства по соответствующим банкам данных, выявляют гомологии — как тривиальные (например более или менее сходны все глобины животных), так и нетривиальные — позволяющие прогнозировать биологические функции вновь прочитанных участков ДНК с помощью уже изученных. Например, предки грибов и животных разделились в эволюции миллиарды лет назад, однако у дрожжей есть ген, текст которого на 94% сходен с текстом онкогена src человека. Оказалось, что эти гены выполняют сходные функции — запускают быстрое деление клеток (составляющих популяцию — у дрожжей, стволовых — в раннем эмбриогенезе человека). Выявлены многие важнейшие последовательности: инварианты-консенсусы промоторов, экзон-интронных границ, а также функциональных участков, общих для всех хромосом: репликаторов (ARS), центромер (CEN) и теломер (TEL). Из таких элементов дрожжей собраны искусственные хромосомы (YACs), служащие векторами для генов эукариот (Murray, Szostak, 1986) и иногда способные передаваться потомкам вместе с обычными хромосомами. Некоторые блоки из генов различных организмов — конструкты — методами генной инженерии удаётся не только направленно создавать, но иногда и вводить в заданные места хромосом дрожжей, дрозофил и мышей — так, что они передаются потомству. Интенсивно изучаются гены, ответственные за ключевые этапы морфогенеза (в частности, за полярность и сегментацию тел животных и растений), за онкогенез, старение…
Изоморфизмы между множествами генетических текстов и множествами форм организмов всё более служат для выяснения отношений родства между разнообразными живыми существами — во всех масштабах, от генетики семей до общего древа эволюции жизни на Земле.
Сейчас ясно, что объективно существует дуалистическая организация живого — в виде форм и в виде текстов. Однако — задолго до возникновения генетики и молекулярной биологии и даже задолго до становления наук в их современном понимании — разным культурным традициям были присущи как изобразительные, так и литеральные интерпретации свойств живых организмов. Сочетаясь, конкурируя и взаимодействуя друг с другом, они всегда были, есть и будут взаимно дополнительными — подобно тому, как и квантовые, и волновые представления необходимы физикам для понимания микромира.
Понимание того, как и какие богатства форм и процессов закодированы в разнообразных геномах и генофондах миллионов видов живых существ, населяющих нашу планету, — это важнейшая компонента такого сознания, которое можно считать истинно экологическим…

Библиография


Левич А. П. Семиотические структуры в экологии, или существует ли экологический код? // Человек и Биосфера. 1996. Вып.8
Седов А. Е. Биоинформатика и биосемиотика: исторический путь от теории к практике: Материалы годичной научной конференции ИИЕТ РАН. М., 2000
Седов А. Е. Метафоры в генетике // Вестник РАН. 2000. Т. 70. № 6
Седов А. Е. Иерархические концепции и междисциплинарные связи генетики, запечатлённые в её метафорах: количественный и структурный анализ терминов и высказываний // Науковедение. 2001. № 1
Степанов Ю. С. Семиотика. М., 1971 Семиотика / Сост. и ред. Ю. С. Степанов. М., 1983
Трифонов Э. Н. Генетическое содержание последовательностей ДНК определяется суперпозицией многих кодов // Молекулярная биология. 1997. Т. 11. № 4
Чебанов С. В. Мир как сеть энлогов: от коммуникации к общению. Проблемы общения в пространстве тотальной коммуникации / Международные чтения по теории, истории и философии культуры. СПб., 1998. Вып.6.
Чебанов С. В. Рецензия на книгу Джеспера Хоффмайера // Журнал общей биологии. 1999. Т. 59. № 2 Barbieri M. The Organic Codes: The Birth of Semantic Biology / Ancona. Pequod. 2001.
Bateson G. Steps to an Ecology of Mind. N.Y., 1972 Biosemiotics: The Semiotic Web. / Ed. by T. A. Sebeok, J. Umiker-Sebeok. Berlin, 1991
Crowe N. Nature and the Idea of a Nan-Made World: An Investigation into the Evolutionary Roots of Form and Order in the Built Environment. Cambridge, 1997
Deacon T. The Symbolic Species. London, 1997
Emmeche C., Kull K., Stjernfelt F. Tartu, 2002
Evolutionary Systems: Biological and Epistemological Perspectives on Selection and Self-Organization / Ed. by G. Van de Vijver, S. N. Salthe, M. Delpos. Dordrecht, 1998
Hoffmeyer J. Signs of Meaning in the Universe. Bloomington, 1996
Markos A. Readers of the Book of Life: Contextualizing Developmental Evolutionary Biology. Oxford, 2002
Pollack R. Signs of Life: the Language and Meaning of DNA.London, 1994 Simmons I.G.
Interpreting nature: Cultural Constructions of the Environment. London, 1993
Turchin V. F. The phenomenon of science. Columbia University Press, 1997
http://biospace.nw.ru/biosemiotika/biosemiotika.html
http://www.gypsymoth.ento.vt.edu/~sharov/biosem/geninfo.html
http://www.zbi.ee/~uexkull/biosem.htm
http://www.zoosemiotics.helsinki.fi

  • ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ РАЗДЕЛА:
  • РЕДАКЦИЯ РЕКОМЕНДУЕТ:
  • ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ:
    Имя
    Сообщение
    Введите текст с картинки:

Интеллект-видео. 2010.
RSS
X